чё не пишешь…

Наверное, надо описать происходящее здесь, чтоб самой потом не забыть. Иногда полезно перечитывать собственные посты несколько летней давности. Потому и вопрос, и ответ у меня к себе.
От буддистской мысли избавить всех существ от страданий область моего взаимодействия резко сузилась до очень тесного круга. Себя от страданий я уже избавила, последние месяцев 8 ежедневных практик выровняли все волны и я могу, наконец, сказать – я счастлива. Если год назад я почти во всём видела присутствие своего эгоизма, то теперь я его почти больше не вижу. Мне не нужно ничего – у меня идеальная ситуация, но не знаю, осталось ли бы это ощущение, если бы обстоятельства жизни изменились, если кто-нибудь бы исчез или умер.
Гуруджи часто у меня спрашивает по телефону: «ну как, мол, твоя тапасья?» Страдания периодически организую себе сама усилением аскетизма. Улавливаю странную тенденцию, что чем больше практикую, тем больше привязываюсь к людям вокруг. Совсем обратный ли это эффект, или же просто свою привязанность я лишь начинаю осознавать. Область моего взаимодействия, как я уже сказала, сузилась до очень тесного круга людей – семьи и близких друзей. Они же сейчас моя главная опора и поддержка, порой в практиках тяжело.

Долги

В Гуджарате Гуруджи, взглянув на фотографию с какой-то пати у бабушки с родными и друзьями на ней, сказал, что об отшельничестве я могу забыть. Езжай, мол, девочка, домой и отработай сначала все свои социальные долги. С тех пор меня не покидает мысль о социальных долгах.
А на Кумбха Меле был человек, который приехал умирать. Он не был болен, просто решил уйти. Он совершил все ритуалы, раздал святым около двух тысяч баксов, совершил длительное омовение, выбрал благоприятный день и в ночь ушёл. Похоронили его как святого. А у меня в голове до сих пор стучит его рассказ о том, что последние 15 лет он жил очень скромно, в маленькой городской квартирке. Жил, практиковал и отдавал долги.
Самый большой долг у большинства из нас – перед родителями. Как сказал один папа на недавнем школьном выпускном «За всю свою жизнь никто из нас не отдал и 10 процентов своего долга перед родителями. Отдавать этот долг нужно своим детям». Я же всё-таки пытаюсь отдать родителям. Вернее бабушке и дедушке, пока ещё у меня есть такая уникальная возможность. Много времени провожу сейчас с ними: в огороде, в лесу, дома. Помогаю как могу. У меня какая-то острая необходимость видеться с бабушкой два раза в день. Как будто она передаёт мне что-то: силу свою или благославление — не понимаю до конца. Помогать близким чувствуется самым важным из всего того, чем я сейчас занимаюсь.

Тантра

Шиваитский линедж упразднил структуры, расписания и концепции до такой степени, что теперь всё это для меня не работает. Сила воли у меня, я знаю, есть, и поэтому я больше ей не пользуюсь. Если мне хочется спать – я сплю, если хочется есть – ем, если хочется строить, я строю. Хочется работать за компом – включаю комп. Готовить – готовлю (хотя сама термообработанную еду больше не ем, но готовить всё равно люблю – получается тру прасад) ). Спать я ложусь в 10 – 11, встаю в 4 – 5 утра. Это не система, а локомотив практик, который, разогнавшись, теперь сам тянет весь состав.
Хатха йога больше не является для меня основной темой. Хатхой занимаюсь по мере необходимости и физическим ощущениям. Поскольку у меня на неё физический подсад, то тело само говорит, когда надо позаниматься. Но если начинаю заниматься, то часов по 5 – 6 подряд, долго стою в асанах.
Раджа йога сейчас основное – йога ума. Концентрация, мантру могу держать весь день, а в последнее время даже и во сне.
Образ жизни у меня отшельнический. Никуда не езжу, общаюсь только в семье и с теми, кто приезжает. В основном это одни и те же люди, которых я всех визуализирую в своих вечерних медитациях и очищаю вместе с собой.
Все люди, которые сейчас рядом, чувствуют меня и всё, что со мной происходит, лучше всех. Все они разных взглядов на жизнь, разных опытов, возрастов, быть может, они не вполне всё себе объясняют, но интуитивно поддерживают, не критикуют и относятся достаточно серьёзно и уважительно ко всему, что от меня исходит. Бабушка не критикует больше даже мои голодовки)) Очень поддерживает Ёст и друзья. Вообще по-моему показатель духовного роста и прогресса в практиках не то «прущее» состояние вообще или в медитациях, а улучшение отношений с близкими людьми. Больше нет конфликтов и недовольств. Развивается гармония, принятие и понимание.

Я держу несколько обетов, данных на срок от одного года до 12 лет. Среди них отказ от интоксикантов и секса. Держать обеты не трудно и естественно.

У меня есть обязательные ежедневные практики, которые я выполняю уже почти 8 месяцев. Но самое важное сейчас всё равно люди. Например, когда к нам кто-то приезжает, то мне важнее благоустроить их комфорт, чтоб никто не был голодным, чтоб я всем уделила нужное количество времени и люди не уехали без того, зачем приезжали. Из-за этого я могу сбить свой режим, сократить практики или перенести их на позднюю ночь, когда все уже лягут спать.

Хотя общение, тем не менее, у меня сильно отфильтровано. На зыбком этапе начала духовного пути важен покой.

Еда как социализация

Главная моя работа сейчас с едой. Существование в материальном мире не может быть независимым. Абсолютных свободы и независимости здесь быть не может, поскольку нам всегда нужно будет дышать. Максимальное приближение к чувству свободы, или освобождение – праноедение, отказ от еды и воды. Праноедение обязательная ступень в системе духовного обучения Нагов, к традиции которых принадлежит мой Гуру. Мой Гуру сам провёл 3 года без еды и воды, но подойти к этому не так просто, как мне казалось полгода назад.
Моя подруга Маша из Амстердама как-то сказала, что, проведя несколько месяцев на фриганстве с ней начали твориться странные вещи: как будто съезжала крыша. Стены разговаривали, ясность пропадала. Как будто произошло отключение от системы социума. Выбивая постепенно продукты из рациона и внимательно наблюдая что при этом происходит внутри я пришла к выводу, что еда – это мощнейший инструмент социализации и именно в этом заключается суть еды, а не в том, что нашему организму нужны какие-то элементы. В Экадаши физических страданий у меня минимум сейчас, но вот что действительно невыносимо тяжело – это когда все идут обедать или пить чай в то время, как у тебя сухая голодовка. И дело тут не в самой еде, а в том общественном энергообмене, который в эти моменты происходит. В Экадаши меня спасает только то, что я готовлю. Когда готовишь в дни голодовки, как будто приобщаешься к этому энергообмену, плюс отдаёшь много, потому что не всасываешь ничего вообще в замен в этот день. В Экадаши важны не медитации, а процесс отдачи. Хорошо убираться не в своём доме, готовить для других, поливать растения.
Так вот переход на праноедение это истинное духовное отшельничество. При этом не важно, где физически находишься – в горах или мегаполисе. И произойти он может только тогда, когда всё к этому готово. Переход на праноедение это готовность к самадхи, духовная зрелость и завершённость всех внутренних процессов. Сила воли здесь не может сыграть роли. Нельзя напрячься и перейти. Здесь существует лишь готов или не готов.
Я не знаю, подойду ли я к праноедению в этой жизни, или нет. Я работаю, но этого не предугадать.

Про трудности в практике

Иногда очень тяжело. Особенно когда суточные садханы совпадают с сухими голодовками. Тогда очень хочется бросить всё. Все практики к чертям. И зажить снова прежней обычной жизнью. Это как лицом в асфальт, постоянно напоминает, что я ещё вообще практически никуда не продвинулась. Что напоров не выдерживаю. Поднимает уважение к тем, кто выдерживает до божественных пьедесталов и алтарей. Вместе с этим безграничным уважением развивается уважение и ко всем остальным. Ко всем тенденциям и проявлением естественности. Локоматив практик, поддержка важных книг (как Шива Самхита и Шива Сутра) и близких людей вытягивает и стоп крана там, кажется, не предусмотрено.
Сухие голодовки я сейчас рассматриваю как подготовку к переходу на праноедение. Но всё чаще прихожу к мысли, что если так они тяжело даются, то это всё-же не по-тантре. Это — насилие. Особенно потому, что позитивных эффектов я после них не наблюдаю, а вот срывы налицо. Могу потом наестся чего-то такого, от чего уже давно отвыкла.
Всё глубже начинаю понимать природу аскетизма. Аскетизма как ненасилия. Со стороны кажется, что тапас — это жёсткий отказ и система самоограничений. Изнутри же это естественный процесс. Для меня сейчас естественно есть сырые овощи и фрукты. Для кого-то это кажется крайностью. Для меня естественно жить без интоксикантов, у кого-то не получается. Для меня пока ещё не естественны сухие голодовки, как они совершенно естественны для кого-то ещё.
Он никогда не говорит мне «делай то-то», или «делай так-то», но лишь рассказывает, как делал он. Конечно, он выбирает о чём рассказать, но право выбора того, что и как практиковать, всегда за мной.

И ещё раз про тантру

Мои друзья киноманы, вероятно, будут долго смеяться, но важным фильмом в этот период стал для меня Боливудский сериал Devon Ke Dev Mahadev. За небольшими погрешностями я вижу там всю тантру, личную свою и общечеловеческую историю. Может это потому, что я никогда не знала этого сюжета целиком. Атмосфера и некоторые диалоги рикошетом в сознание. Как будто напоминание о давно забытых событиях, бесконечно повторяющихся тысячами лиц и расставляющих и в этой жизни всё по местам.

Мой Гуру постоянно повторяет «I am Sadhu. Naga Baba Sanyasin. Siva is God.»
Самоидентификация важна. Нужно чётко знать, кем являешься и что здесь делаешь. Это как будто вкручивает тебя в пространство так, что больше не мотает и не разбрасывает.

Про самоосознание

В Гуджарате я почувствовала вкус самадхи. Я прибывала в очень сильном состоянии несколько месяцев, начиная с конца января и до где-то середины апреля. Я могла по фотографиям и лицам читать истории и характеры, улавливать внутренние тенденции, очень ясно видеть всё происходящее вокруг, менять характеры детей и влиять на судьбы. Я как будто взглянула на Мир из другой реальности. Состояние это было очень тяжёлое, однако. Как тяжёлый трип, из которого не можешь выйти. Тяжесть эта знаменовала физическую неготовность. Я даже заболела тяжёлой ангиной без каких-либо внешних причин, просто потому, что не выдерживала.
Интересно, что именно тогда я пересмотрела своё прежде надменное отношение к пустым светским разговорам и оценила и их глубокую спонтанную сущность. Потому что когда тебя так полоскает тяжёлыми состояниями, спасают как раз дети и разговоры ни о чём со всеми подряд. Люди как бы оттягивают это состояние от тебя, облегчают. А дети и животные могут одним своим присутствием снять тяжёлые внутренние и внешние взрослые конфликты. Вот почему у родителей, даже талантливых и эгоистичных, всегда можно уловить в лицах глубокие и спокойные ноты. Вот почему высокопрокаченные практики окружают себя паствой или севой — людьми, которые постоянно при них. Гуру не только отдают, или включают вас в своё поле, но и так же нуждаются в вас, как и вы в них. Потому что им надо сливать своё состояние куда-то, иначе это их разорвёт на куски.
Достаточно один раз побывать на Кумбха Меле, чтоб понять, что мощных практиков, таких, как Хайраканский Бабаджи, Амма, Сай Баба, Пайлот Баба и прочих — тысячи и тысячи. Задачи у всех разные, потому далеко не все они становятся известными Гуру. Когда ты сам в практиках думаешь о ком-то, человек это чувствует. Разница между тем, чтоб следовать за большим Гуру или за тем, у кого учеников всего два-три в том, что во втором случае Гуру думает конкретно о тебе постоянно. Мне мой Гуру сказал — «я тебе помогаю 24 часа». И он помогает. Тянет. И это ощущается физически.
В Гуджарате мне казалось, что выйти на уровень самадхи навсегда уже не так далеко и сложно. Казалось, что осталось небольшое усилие и приходилось постоянно сдерживать желание втопить по газам. Однако канаты социальных и кармических связей, а так же истинный уровень состояния сознания вскоре вернули на земные платформы. Здесь всё происходит медленно и надо гармонизироваться с этой мыслью. Кислоты прямого влияния Гуру попустили. Теперь я вижу перед собой длинный размеренный путь и никуда не спешу. Цунами миновал растворив меня в ежемоментном дыхании.

Наверное, я никуда не приеду до самого своего отъезда. Даже туда, куда езжу каждый год. Я почти ни с кем не общаюсь, хотя всем стараюсь отвечать. Вряд ли буду часто писать. Пока не почувствую иного. Это глубокое погружение и
Спасибо всем, кто пишет, звонит, приезжает и всем, кто рядом, принимает и разделяет.