« А Б »

«АБ» RSS

Льды

Репортаж с фестиваля ледовой скульптуры в Салехарде.

«Вход»

Как непрофессионалы попадают в профессиональную тусовку.

Мы стоим в терминале аэропорта «Домодедово» и ждем посадки на рейс в Салехард. Компания разношерстная —французы, корейцы, китайцы, латыши и русские. Вспоминаются детские анекдоты.

Месяц назад мне позвонил Юра Мистрюков.

«—На льды поедешь со мной? Помнишь я тебе эскиз оленя показывал? Я его для фестиваля в Салехарде делал. Отобрали его, можно ехать, а мне напарник нужен.»

« —Конечно, поеду. Спрашиваешь. Но я же ничего не умею.»

«— Ну не умеешь — научишься.»

Так можно стать участником международного фестиваля по ледовой скульптуре.

Фестиваль «Полярная рапсодия» проводят уже в двенадцатый раз. Организует фестиваль фонд скульпторов России «Единение» совместно с администрацией Ямало-Ненецкого Автономного Округа.

Салехард

Салехард

«Холод»

Когда готовишься к поездке на север, холод кажется каким-то далеким и довольно абстрактным понятием. В средней полосе поздняя осень. Слякоть сменяется легкими заморозками по утрам. Трудно представить себе что где-то минус тридцать. Покупаешь теплую обувь для работы и не можешь осознать, что в минус тридцать можно что-то делать.

Холод — это первый вдох воздуха, когда выходишь из самолета в аэропорту. Холод — это выход в открытый космос. Воздух разряжен, прозрачен, как будто его нет, и обжигает легкие. Ты по-другому втягиваешь этот северный воздух в себя. Постепенно привыкаешь к нему.

Мы стоим на взлетной полосе аэропорта Салехард. «Вдохнул северного воздуха и понял, что скучал.» — говорит Юра.

В аэропорту нас встречает Маша и Кира. Они работают в фонде скульпторов «Единение» и управляют разношерстной толпой скульпторов во время фестиваля. Мы грузимся в машину, селимся в гостиницу, и через пару часов уже пьем вино в «молодежном кафе» за открытие фестиваля.

«Работа»

Наша программа на день довольно четко расписана. В восемь утра подъем, завтрак, и в девять мы уже на площадке перед Культурно Деловым Центром — это самый центр города. Работаем с девяти утра до восьми вечера. В перерывах на обед и ужин Кира с Машей собирают скульпторов как детей в младших классах школы и ведут в кафе расположенное неподалеку. Вечером возвращаемся в гостиницу. Сушим вещи, отдыхаем. На площадке можно погреться и попить чая в тепле — есть комната в КДЦ.

Работать на морозе можно, главное чтобы была мотивация и одежда. У скульптора с мотивацией нет проблем, а за одеждой надо следить внимательно. На морозе с ветром малейшие дефекты одежды становятся очевидными. Я отлично знаю, где у меня протерлась дырка на варежке и какой шов плохо прошит на куртке. Знаю свою одежду досконально. Когда долго работаешь на улице, ты просто не можешь себе позволить забывать про одежду. Постоянно совершенствуются технологии быстрой сушки перчаток. Ты теперь знаток многослойного термобелья и циркуляции крови в пальцах рук и ног. Ты — специалист по сохранению тепла.

DSCF5451

Но какая бы одежда не была, даже если это будет костюм космонавта — единственный способ согреться это движение. За сто тысяч купишь ботинки и костюм, если ты будешь стоять на месте — замерзнешь.

«А где песец?»

«Внимание! Завтра на площадке до двенадцати дня работать нельзя, поедем на обзорную экскурсию по городу и в музей.» — объявляет Маша за ужином.

«—Это почему?»

«—Губернатор приедет в КДЦ.»

Интересно, как объяснила Кира это французам.

«Ну! В музей! Может в парк Победы — там интересней!» — ропщет Вадим — скульптор из Хабаровска.

«—Нет! У нас уже экскурсия заказана. Явка обязательна. В девять утра у входа в гостиницу.»

Утром еще не совсем проснувшихся скульпторов везут по Салехарду. Маша проводит экскурсию на русском, Кира на английском и французском. В замерзших окнах газели мелькают двухэтажные бараки, многоэтажки и памятник романтикам семидесятых сваренный из газовых труб. «В Салехард — что значит город на мысу» — успешно подражая голосу экскурсовода, говорит Маша, — «первые русские казаки пришли в тысяча пятьсот девяносто пятом году. Тогда это был острог.»

«А сейчас здесь кто живет?» — спрашивает кто-то из скульпторов.

«Здесь сейчас менеджеры живут. Это город «белых воротничков», администрация здесь сидит всего края, управленцы.» — водитель вмешивается обзорную экскурсию.

Мы в музее. Идем вглубь витрин с мумифицированными знатными войнами, украшениями и таксидермированым животным миром Арктики. Пластиковые глаза арктических животных смотрят на скульпторов.

«Здесь мы можем видеть, лисицу, горностая, куницу, песца.» — монотонно повторяет экскурсовод. «А где песец?» — спрашивает она на пол тона ниже сама у себя, — «Был же песец.»

«Этого мамонтенка нашли совсем недавно. И он сразу стал сенсацией. Он прекрасно сохранился. Зовут его Люба.»

«Почему Люба?»

«Традиция такая — называть найденных мамонтов в честь жен людей их нашедших.»

«Дай мне Машу»

Чтобы построить скульптуру изо льда сначала нужно заготовить материал — ледяные блоки стандартного размера — тридцать на пятьдесят и на один метр. Их добычей перед фестивалем занимается специальная техническая служба. Она же помогает скульпторам во время фестиваля, выполняет черновую работу — подтаскивает и поднимает блоки на подиум, убирает осколки и мусор. Для того чтобы начать резать скульптуру надо сначала сложить её основу из блоков. Блоки подгоняются друг к другу по месту при помощи бензопилы и специальной терки — небольшой доски с ручками, в которую вкручено множество шурупов. Инструмента у скульпторов много и он довольно разнообразный.

Когда блоку придали нужную форму и подогнали по месту, его склеивают, точнее будет правильнее сказать смораживают друг с другом водой. На морозе блоки смерзаются почти мгновенно с легким потрескиванием. Далее форма вырезается с помощью бензопилы и набора стамесок. Стамески по льду в основном самодельные, с разными резцами — у каждой своя функция. Одними снимают большие объемы, другими работают над деталями.

Юра свои стамески называет по именам.

«Ёж» или «зубатка» — большая сантиметров десять в ширину, плоская стамеска для грубой работы и съема больших объемов льда.

«Настя» — серповидное лезвие.

«Кирилл» — лезвие с закругленным желобом.

«Маша» — самодельная ручная терка из обычной пищевой терки, для финишной доводки поверхности.

«Здесь лучше Машей доработать.»

«Почему Маша?» — не знаю, Маша и всё.

С Настей в Югорске познакомился на «коммерции» (коммерческий заказ на ледяную скульптуру). Стамески с ласковыми именами как узелки на память.

DSCF5397

ледовый инструмент

«Сияние»

Поздний вечер.  Пора собирать инструмент и уезжать с площадки в гостиницу. Пальцам приходится подробно объяснять что ты от них хочешь. «Ни ручку держать, ни смску набрать.» Ветер ритмично позвякивает флагштоками перед КДЦ. Равномерный звук похож на медитативную музыку.

«Ты посмотри! Ты видишь?!» — кричит Юра.

«Что?»

«Ну вон. На небе.»

Геометрические стрелы света медленно, как во время ручной печати фотографий проявляются над городом.

«Сияние! Это же северное сияние!» — кричит Юра.

Несколько притуплены холодом чувства. «Ну и что сияние» — думаю. Просто полоски света—необычная для неба геометрия и цвет.

Уже потом Юра говорит мне: «Это было тоже кино, знаешь так уже медленно медленно ножки волочатся — передвигались двенадцать часов, а тут как серпом. Давно хотел его увидеть. Уже четыре года подряд сюда езжу, но еще ни разу не видел.»

Сияние медленно, как острый визуальный наркотик входит в сознание.

Юра показывает его Мае, скульптору из Латвии.

«Сияние! Сияние!» — как сумасшедшая кричит Мая, без всяких признаков усталости и долгой работе на холоде.

Мы стоим, задрав головы вверх и высматриваем малейшие изменения на небе.

«Здесь засвечивает — поехали за город, там виднее.»

Такси, ночное небо, дорога, и снова небо — город уже далеко.

На темном ночном небе уже нет ярких засветок от ночных фонарей, но какое-то яркое, всё в светодиодных переливающихся огнях, здание контрастно выделяется на горизонте.

«А что это так ярко светиться?»

«Это дача губера, там целый развлекательный комплекс. Бани-сауны, парк и всё-такое. Я работал там пару лет назад. Делали ледяной городок.»

Дачу видно лучше чем сияние, но сияние волшебное, оно сверх настоящее. Может сияние было и вчера, а мы его не заметили? Не были достаточно внимательными, чтобы заметить.

1uvfVSbbl8I

«Сияние», рисунок Юрия Мистрюкова

 

Внимательность. Нужна внимательность, чтобы видеть малейшие изменения на небе. Видеть эти стрелы света. Если внимательности не будет, ты можешь просто не заметить их. И самое большое чудо пройдет мимо тебя. Ты не увидишь ничего. Внимательность позволяет видеть сияние.

«Анна Николаевна»

Шарк, шарк, шарк. Маленькая металлическая пилка, похожая на инструмент садовника, сглаживает углы ледяной скульптуры. Абсолютно совершенная медитация. Никаких мыслей, только ты, лёд, металлическая пилка и космос вокруг. Через пару часов такой работы мысли успокаиваются и думаешь только о большом пальце правой руки. Он больше всего в мире беспокоит тебя. В варежке остальные пальцы греют друг друга — им больше повезло чем большому. Шарк, шарк, шарк — медитация продолжается. Ты это скульптура,инструмент в твоих руках и большой палец правой руки.

«Мне сказали, что здесь где-то работают скульпторы из Рязани.» Маленькая пожилая женщина смотрит на нас снизу вверх. Её зовут Анна Николаевна. В шестьдесят четвертом году она попала на север, в Салехард. Как попала она не говорит. До этого жила в Спасске, совсем недалеко от Рязани, на берегу Оки.

«Ребята, я так рада что могу с вами поговорить.» И видно, что она действительно рада. Говорим в ответ какие-то дежурные слова, я вспоминаю, что недавно ездил на старую Рязань, через Спасск. Ей не верится, что где-то есть еще это место где она жила. Это ей кажется невероятным. Оно есть и в тоже время его давно нет. Нет этого берега Оки из шестьдесят четвертого года. И Анна Николаевна и мы это понимаем. И еще понимаем, как не хотелось бы Анне Николаевне остаться здесь в Салехарде навсегда. Вспоминаю ледяные блюдца с загнутыми краями, которые устроены так, что человек если залез внутрь не может выбраться наружу без посторонней помощи — он соскальзывает с края вниз, в центр блюдца. Мы видели их на одной из площадей города. Их делают для развлечения — т. н. «ловушки».

Вчера Иван, скульптор из Хабаровска, говорил про «человека Севера» — «Не может человек на севере жить плохо. Он должен жить хорошо, жить плохо здесь не получится. Нет здесь бомжей, потому что нет подвалов. Здесь либо ты живешь хорошо, либо тебя нет.» Думаю, что Иван выдает слишком свою версию действительности, потому что социальное дно и что так любят называть «жизненными обстоятельствами» есть везде и здесь тоже. И для кого-то Север может быть чем-то вроде этой ледяной ловушки.

Анна Николаевна прощается и уходит, потом возвращается с двумя банками оленьей тушенки — «Не могла просто так уйти.» Думаю, что это будет вкусная тушенка.

Анна Николаевна

«Анна Николаевна», рисунок Юрия Мистрюкова

«Это не на века»

Вечер в гостинице. Захожу на общую кухню. Невысокий, полненький, восточный внешности, одетый в спортивный костюм человек бросается ко мне и активно включает меня в свой мир.

«Меня Руслан зовут» — крепко жмет мне руку, — «я так рад, так рад. Вы не представляете. Вы такие молодцы. Мне сказали что здесь живут скульпторы.» Мямлю что-то не очень вразумительное в ответ, он продолжает трясти руку. «Я сам простой нефтяник, из Узбекистана приехал, то что вы делаете — это просто удивительно. Я видел в прошлом году. Какая тонкая работа. И!», он многозначительно поднимает указательный палец вверх, — «Самое главное — это не на века, это же только на несколько месяцев, а потом всё растает, всё, всё… А сколько труда и сил. Мне это сложно понять и представить — я простой нефтяник», — говорит он почти театрально понижая голос, как это умеют делать восточные люди. «Это не на века, вот что меня больше всего поражает в этой работе. А сколько труда вложено!» Руслан продолжает трясти мою руку, а другой рукой производит широкие взмахи в строну стола, где уже пали жертвой восточного гостеприимства два корейских скульптора.

Когда на следующий день я методично вычищаю швы на нашем олене пилкой, то думаю про это «не на века». А что вообще на века? Это всё похоже на труд буддийских монахов, которые в течении месяца сосредоточенно выкладывают сложную мандалу из цветного песка, чтобы по окончании ритуала торжественно разрушить её.

«Кто что строит»

В этом году тема фестиваля «Животный мир Арктики». Мы с Юрой  вырезаем «Северного оленя» — конструктивно довольно сложную скульптуру, представляющую из себя что-то вроде полусферы или «блюдца» стоящего на ребре.

Сначала мы должны собрать основу, а потом вырезать в ней переплетающийся ажурный узор рогов оленя. Потом отдельно вклеить голову оленя в центр композиции.

«Будем утоньшать к верху вниз, чтобы конструкция не упала нужно будет максимально облегчить её. Срезать всё лишнее. Вверху она будет максимально тонкой.»

Латыши делают комара — их композиция называется «Властелин севера». У комариного носа стоят маленькие ледяные звери — лоси, олени, лисицы. Поражает тонкость работы. Самый сложный элемент — крылья. Они тонкие и хрупкие — должны создавать ощущение полета.

Вечером предпоследнего дня мы с Юрой подходим к площадке латышей и наблюдаем, как Карлис и Мая осторожно монтируют крыло. Оно крепиться в двух местах — на теле комара и на арке, которая замыкает композицию. Очень тихо крыло звякает о лёд скульптуры, часть его отламывается, падает и разбивается. Всё это происходит в абсолютной тишине. Мы молча разворачиваемся и уходим.

Все команды по-разному подходят к решению темы. На общем фоне реалистичного и детального для меня ярко выделяются работа французов — Мишеля и Франка Буажеро.

DSCF5469

монтаж композиции «Под полярной звездой»

В скульптуре французов лягушка накатывает шар на двух стоящих ниже неё пингвинов. Называется работа — «Созидание свободы».

«Журналисты»

Фестиваль по местным меркам событие заметное. На площадку часто заходят журналисты местных телеканалов и газет.

«Расскажите как называется ваша скульптура?»

«Северный олень.»

«Чем вы вдохновлялись когда придумывали эскиз?»

«Почему именно олень?»

«Продолжите фразу — «Если бы я жил на крайнем севере, то …»» Юра делает серьезное лицо, смотрит на журналиста и говорит — «Я бы уехал.» Журналист и оператор смеются. «Мы не можем это дать в эфир. Давайте немножечко соврем.»

«Ну тогда я бы был белым медведем. Охотился, путешествовал и жил бы в свое удовольствие, а по вечерам смотрел на северное сияние.»

«Последние дни»

Работа над скульптурами для фестиваля должна быть закончена в субботу в двенадцать дня. Дедлайн очень жесткий. Все это понимают и уже всё больше команд остается работать после ужина. Погода так же ухудшается. К морозу прибавляется ветер, а это кратно усиливает дискомфорт. Юра на ветру с обледенелой бородой энергично пилит лёд и советует мне — «Двигайся, двигайся давай — энергичнее работай. Стоять нельзя — замерзнешь.» И для бодрости зачитывает Бродского:

«Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность. »

На ледяном ветру очень остро чувствуешь стихи — совсем не так, как на поэтическом вечере в теплом клубе со бокалом в руке.

На соседней площадке скульпторы из Хабаровска — Иван и Вадим, монтируют манипулятором ледяную медведицу на ледяной позвонок кита. Медведица с поднятой к верху лапой залита психоделическим зеленым светом фонаря, плывет в воздухе чёрной полярной ночи.

Но уж кому точно не забили рот глиной, так это французам. Их двое — Мишель и Франк. Они сын и отец. Мишелю семьдесят пять. Сегодня утром он упал с лесов и получил сотрясение. Всё обошлось, но в день падения он не смог работать, он выйдет на работу на следующий день, пожилой человек с сотрясением. Франк работает один. И в этой его работе есть какая-то решимость. Хотя он мог бы спокойно бросить её. Все и в том числе Франк понимают — ему не успеть. Все это понимают и наблюдают как он работает и явно опаздывает и никто не может ему помочь — каждая команда тоже успевает с большим трудом.

В последний день работы — день увеличивается на ночь.

«Но пока мне рот не забили глиной» — ревет юрина бензопила.

В пять утра приезжаем в гостиницу, чтобы поспать пару часов и в девять вернуться на площадку. Олень почти готов. Мы тоже почти готовы.

Мы сидим в номере, отогреваемся после долгой ночи на площадке и разговариваем.

«Я когда первый раз попал на льды, десять лет назад — было очень тяжело. После работы приходил и не было сил снять с себя одежду. Упахивались очень. Там «коммерция» была и сроки очень жесткие. Я тогда смотрел на этих суровых, бородатых уральских мужиков, на то как они работали и думал что они очень круты. Ну а фестиваль —это другое. Фестиваль — это праздник. Здесь, конечно, тоже жесткие сроки, но никто очень серьезно не убивается, разве что в последнюю ночь, но это нормально. Именно это я называю настоящей жизнью. За месяц на льдах трачу столько же энергии, сколько в обычной жизни в течение остального года. Представляю что чувствуют люди, живущие так круглый год, в очень серьезном труде. И мы так можем. Человек так может. Иначе не интересно. Нет никакого вкуса.

А фестиваль? Фестиваль это не выгодно с коммерческой точки зрения для тех кто занимается ледяной скульптурой, за это же время, за неделю можно уверено заработать тот же полтос или больше на человека. Но ценность не в этом. Опыт. Чисто творческое развитие. Уникальная среда. Тебе создают все условия для творчества. Это как можно заниматься одному дома, фотографией или рисованием, книжек много хороших, образцов, а когда нет такого человека, который подойдет к тебе потихонечку и скажет, вот так лучше чем так или вот здесь было бы здорово. К этому всё равно придешь, но за год, а тут такая на тебя лавина — хватай, запоминай.
И сам процесс — он, конечно, соревновательный, но люди активно, многократно советуют по делу. Это очень ценно. »

«Властелин севера»

«Властелин севера», авторы: Карлис  Иле и Мая Пунцуле (Латвия)

«Северный олень»

«Северный олень», автор: Юрий Мистрюков

«Под полярной звездой», авторы : Иван Грунт, Вадим

«Под полярной звездой», авторы : Иван Локтюхин, Вадим Полин

«Выход»

Стоим перед терминалом аэропорта Салехард. Скульптор из Кореи передает скульптору из Латвии полутора литровую бутылку пива «Арсенальное Крепкое». «На ход ноги» — комментирует Юра корейцу.

« »