Галина Евгеньевна

«Вы знаете, что Галина Евгеньевна умерла?» — обращается к нам женщина по имени Таня в светлом пальто. Мы стоим у подъезда дома Галины Евгеньевны с четырьмя красными гвоздиками и скорбными лицами, и придумать другую причину, как мы могли здесь оказаться, трудно. «Дааа», — тянет моя тетя, я же начинаю улыбаться широко и неприлично.

Галина Евгеньевна оказывается высохшей старушкой с красивым белым лицом. На фотопортрете же, что рядом с гробом держит какая-то женщина, Галина Евгеньевна — полнокровная женщина с пышными волосами и острым, вызывающим взглядом. У подъезда на окраине Рязани стоят дрожащие старички и кадушечные женщины. «Накануне она же уже совсем плохая была. Я ей губы и язык водой смочила, и она так челюстями сделала — в сознании еще была», — делится Таня. «И знаете, такие хорошие стихи вчера читали, что слезы наворачиваются. Как бы мне их теперь найти. Завтра, наверное, в Горьковку позвоню», — рассказывает другая. Я что-то говорю второй про поиск в Интернете, но это ее интересует совсем чуть-чуть. Когда гроб кладут в автобус, Галину Евгеньевну потряхивает и я вижу как ее голова болтается на деревянной подушке.

В церкви нас встречают две женщины: похожие, с одинаково неприятными лицами. Галина Евгеньевна в своей белизне и отстраненности кажется еще красивее. Губы ее сшиты нитками, и там, где они смыкаются, гипнотическая, волнительная чернота. Я вспоминаю Бодлера. Я ощущаю свое тело, я чувствую как оно напряженно, в нем кровь течет быстро-быстро. Секс — Любовь — Ночь. Секс — Любовь — Ночь. Свеча горит мерно, воск не падает мне на кожу. «Зовите мужчин, что будут выносить гроб», — тихим голосом говорит священник. Между дверьми, в церковном тамбуре, с искаженным лицом одна из тех неприятных женщин с силой дергает колокола. Как в детстве, время замедляется и я не отрываю от нее взгляд. Ее тело подалось вперед, глаза широко раскрыты и смотрят, кажется, неистово. Осенний свет слаб, в тамбуре полумрак.

200 метров от церкви до вырытой могилы Галину Евгеньевну снова везут на автобусе. «Катя, не заходи вперед портрета», — одергивает меня тетя. Мы идем по мокрой асфальтовой дорожке и обсуждаем, правильно ли несут крышку гроба или нет. «Надо было ему на голову эту крышку положить и нести», — деловито замечают женщины. Крышка обита дешевой тканью, по бокам пластиковая красота для масс. Небо прозрачно. Птицы пролетают над нами, как и положено, большой стаей, хлопают крыльями.

Я тихим голосом пересказываю услышанное, что есть такая практика медитации рядом с трупом. Это опять мало кого интересует. Земля о крышку ударяется гулко. Женщины вытирают слезы от жалости и страха. От пожилых мужчин тянет водкой. Рабочие с лопатами румяные на осеннем воздухе. Через десять минут один из них, плотный мужчина в камуфляже, разложит на земляном холме наши розы и гвоздики. Он сделает это красиво.

* * *

О вы, безглазые, безухие друзья,
О черви! к вам пришел мертвец веселый, я;
О вы, философы, сыны земного тленья!

Ползите ж сквозь меня без муки сожаленья;
Иль пытки новые возможны для того,
Кто — труп меж трупами, в ком все давно мертво?

Шарль Бодлер. «Веселый мертвец».

Фото: Катя Беспалова